Елисавета холодно сказала:
— Мы не можем сообщить вам ничего интересного. Вы бы к нему самому обратились. Это было бы правильнее.
Остров опять захохотал саркастически, и воскликнул:
— Правильно, что и говорить, прелестная босоножка. Ну, а если он сам очень занят, а? Как тогда прикажете поступить для получения интересующих меня сведений?
Сестры молчали, и шли все быстрее. Остров спрашивал:
— А вы не из его колонии? Если не ошибаюсь, вы — тамошние учительницы. Насколько можно судить по вашим легким платьицам и по презрению к обуви, думаю, что я не ошибаюсь. Ась? Скажите, занятно там жить?
— Нет, — сказала Елисавета, — мы не учительницы, и мы не живем в этой колонии.
— Жаль-с! — с видом недоверчивости сказал Остров. — А я бы мог порассказать кое-что о господине Триродове.
Остров внимательно посмотрел на сестер. Они молчали. Он продолжал:
— Я-таки пособрал кое-какие сведения, и здесь, и в иных прочих местах. Любопытные вещи рассказывают, очень-с любопытные. И откуда у него деньги? Вообще, очень много подозрительного.
— Кому подозрительно? — спросила Елена. — И нам-то что за дело?
— Что за дело вам-то, малые красотки? — переспросил Остров. — Я имею основательное подозрение, что вы знакомы с господином Триродовым, а потому и надеюсь, что вы мне о нем порасскажете.
— Лучше не надейтесь, — сказала Елисавета.
— Разве? — развязным тоном возразил Остров. — А я его знаю давненько. В былые годы живали вместе, пивали, кучивали. И вдруг потерял я его из виду, а теперь вдруг опять нашел. Вот и любопытствую. Друзьями были!
— Послушайте, — сказала Елисавета, — нам не хочется с вами разговаривать. Вы бы шли, куда вам надо. Мы не знаем ничего любопытного для вас, и не скажем.
Остров, нахально ухмыляясь, сказал:
— Вот как! Ну, это вы, прелестная девица, напрасно и неосторожно так выражаетесь. А ежели я вдруг свистну, а?
— Зачем? — с удивлением спросила Елисавета.
— Зачем-с? А, может быть, дожидаются и на свист выдут.
— Так что же? — спросила Елисавета.
Остров помолчал, и сказал потом, стараясь придать своему голосу пугающую внушительность:
— Попросят честью рассказать побольше подробностей о том, что господин Триродов делает за своими оградами.
— Глупости! — с досадою сказала Елисавета.
— А впрочем, я только шучу, — сказал Остров, меняя тон.
Он прислушивался. Кто-то шел навстречу. Сестры узнали Петра, и быстро пошли к нему. По их торопливости и смущению Петр понял, что этот идущий за сестрами человек неприятен им. Он всмотрелся, вспомнил, где его видел, нахмурился, и спросил у сестер:
— Кто это?
— Человек очень любопытный, — сказала Елисавета с улыбкою, — почему-то вздумал, что мы расскажем ему много интересного о Триродове.
Остров приподнял шляпу, и сказал:
— Имел честь видеть вас на поплавке.
— Ну, так что же? — резко спросил Петр.
— Так-с, имею честь напомнить, — с преувеличенною вежливостью сказал Остров.
— А здесь вы зачем? — спрашивал Петр.
— Имел удовольствие встретить этих прелестных девиц, — начал объяснять Остров.
Петр резко перебил его:
— А теперь оставьте этих девиц, моих сестер, и идите прочь отсюда.
— Почему же я не мог обратиться к этим благородным девицам с вежливым вопросом и с интересным рассказом? — спросил Остров.
Петр, ничего не отвечая ему, обратился к сестрам:
— А вы, девочки, — охота вам вступать в беседу со всяким бродягою.
На лице Острова изобразилось горькое выражение. Может быть, это была только игра, но очень искусная, — Петр смутился. Остров спросил:
— Бродяга? А что значит бродяга?
— Что значит бродяга? — повторил Петр в замешательстве. — Странный вопрос?
— Ну, да, вы изволили употребить это слово, а я интересуюсь, в каком смысле вы его теперь употребляете, применяя ко мне.
Петр, чувствуя досаду на то, что вопрос его смущает, резко сказал:
— Бродяга — это вот тот, кто шатается без крова и без денег и пристает к порядочным людям вместо того, чтобы заняться делом.
— Благодарю за разъяснение, — сказал с поклоном Остров, — денег у меня, точно, немного, и скитаться мне приходится, такая уж моя профессия.
— Какая ваша профессия? — спросил Петр.
Остров с достоинством поклонился и сказал:
— Актер!
— Сомневаюсь, — резко ответил Петр. — Вы больше на сыщика пoxoжи.
— Ошибаетесь, — смущенно сказал Остров.
Петр отвернулся от него.
— Пойдемте скорее домой, — сказал он сестрам.
Опять вечерело. Остров приближался к воротам усадьбы Триродова. Его лицо выдавало сильное волнение. Теперь еще яснее, чем днем, видно было, что он помят жизнью, к что он с жалкою робостью надеется на что-то, идя к Триродову. Прежде, чем Остров решился позвонить у ворот, он прошел вдоль всей длинной каменной стены, отделявшей усадьбу Триродова, и внимательно осмотрел ее, но увидел все же мало. Только высокая каменная стена, от берега до берега, была перед его глазами.
Было уже совсем темно, когда Остров остановился наконец у главных ворот. Полустертые цифры и старые геральдические эмблемы только мгновенно и неглубоко задели его внимание. Уже он взялся за медную ручку от звонка, осторожно, словно по привычке, передумывать в последнюю минуту, и вдруг вздрогнул. Звонкий детский голос за его спиною сказал тихо, но очень внятно:
— Не здесь.
Остров оглянулся по сторонам, робко и сторожко, слегка сгибаясь и втягивая голову в плечи. Поодаль тихо стоял и внимательно смотрел на него мальчик в белой одежде, синеглазый и бледный.